Ричард издал гортанный рык. Это было ужасно! Его пешие воины показали, что способны выдержать напор атаки, но они не смогут сражаться, если на них ударят сзади, когда они заняты противостоянием конницы султана. Это может обернуться для христиан полным поражением!
Король соображал лишь мгновение, потом крикнул Югу де Мортэну, чтобы тот принял командование, а сам стал скликать тех из рыцарей, кто был верхом, и помчался сквозь строения Нижнего города к Иерусалимским воротам.
Позже они узнали, что уже одно появление Ричарда напугало проникавших в ворота сарацин, и они стали убегать. А король и его рыцари наседали на них, теснили, давили и рубили, пока площадка перед воротами полностью не осталась за рыцарями, а сообразительные пулены сразу кинулись сдвигать створки и, закрыв их, тут же вбросили тяжелые брусья в пазы ворот. Все это заняло довольно много времени, а пока на равнине за Яффой на пеших крестоносцев неслась следующая, еще более многочисленная лавина конников.
И самое страшное, что отряды христиан полностью лишились командования. В какой-то миг только что подававший команду маршал Юг вдруг медленно сполз с мула на землю и остался лежать. Воины уже привычно приготовились принять наскок, но разрозненная стрельба и ожидание приказа сделали свое дело, так что конники подскочили к крестоносцам куда более плотной массой, чем когда их ряды прореживались тучами смертоносных стрел.
Мартин потом не мог сказать, когда он решил принять командование на себя. Как и некогда под Арсуфом, это получилось почти спонтанно. Он вдруг рывком вскочил на потерявшего седока мула и с его высоты, откуда его видели все стрелки, начал отдавать приказы. Он велел стрелкам из Пизы перестроиться и дать залп, в то время как генуэзцы отступили, приняв у сержантов только что заряженные арбалеты. И когда пизанцы сделали залп и отступили в свою очередь, приняв у сержантов новые арбалеты, залп сделали уже готовые к бою генуэзцы. Они менялись с генуэзцами и стреляли по очереди, а сержанты и пехотинцы перезаряжали их арбалеты, и таким образом, учитывая еще и скорострельность валлийских лучников, получалось, что со стороны крестоносцев велась бесперебойная стрельба, сносившая приближавшихся конников с таким успехом, что только немногие из сарацин успевали пробиться к копейщикам, но уже не было и намека на то, что этим единичным гулямам удастся прорваться или разрушить преграждавший им путь строй.
Это продолжалось все время, пока Ричард теснил врагов у Иерусалимских ворот. Когда же он справился и стремительно примчался к отрядам у бреши города, то в первый миг даже сдержал коня, удивленно взирая на представшую перед ним картину. Его крестоносцы не отступили ни на пядь земли, а на равнине перед ними и песка не было видно под телами павших людей и лошадей.
Ричард лишь на миг подъехал к Мартину, их взгляды встретились. Мартину показалось, что он даже различил сквозь прорези в шлеме светлые глаза короля, но в следующее мгновение он вынужден был отвернуться, отдавая новый приказ: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»
И вот новый отряд сарацинских всадников, уже приблизившись, вдруг замедлил поступь коней, стал разворачиваться, конники что-то выкрикивали, направляясь в обратную сторону. По рядам копьеносцев будто прошло какое-то движение, раздались ликующие победные вопли. Все видели, что сарацины отступают. Казалось, еще миг — и крестоносцы с торжествующим криком сами кинутся в атаку.
— Нет! — зарычал Ричард, послав своего саврасого вперед и принуждая уже поспешивших за врагом крестоносцев замедлить шаг.
Голос короля звучал подобно трубе, но в душе он ощутил тихую панику. Он знал — ложное отступление было излюбленной тактикой сарацин, столько раз губившей поверивших в легкую победу христиан. И если его крестоносцы разомкнут строй, если пойдут в наступление, им уже вряд ли удастся вновь выстроиться в шеренгу, чтобы дать отпор врагам. И тогда сарацины будут разить их как с боков, так и прямым наскоком, и с таким трудом завоеванное преимущество будет сведено на нет, ибо слитное войско христиан будет разбито на отдельные кучки и уничтожено превосходящим противником.
Проносясь галопом перед войском, почти тесня конем возбужденных пехотинцев, Ричард заставил их остановиться. Он почувствовал облегчение, только различив спокойный — на удивление спокойный, как ему показалось, — голос Мартина. Все то же: «Пизанцы — пли! Отступили. Генуэзцы — залп!»
Черт побери, этому парню все же удалось своими командами удержать от порыва кинуться за отступающими сарацинами возбужденных стрелков. А вот копейщики и даже невозмутимые фламандцы только сейчас как будто стали понимать, что могли навредить себе. Но пока они отступят на прежнюю позицию, пока вновь займут оборону…
Сарацины, заметив, что их уловка удалась и копейщики рассредоточились, тут же стремительно развернулись, возобновив атаку. Залп из арбалетов по приказу Мартина несколько сдержал их наступление, но все же они продолжали нестись, видя, что ряды копейщиков по сути раскололись. У сарацин появилась возможность прорваться! И яростный крик «Алла ху!» вновь летел над их войском, они стегали коней, неслись, не обращая внимания, как падают их единоверцы, сраженные очередным залпом.
И тогда Ричард кликнул своих рыцарей и понесся им наперерез.
— Не стрелять! — воскликнул в ужасе Мартин, опасаясь, что стрелки могут случайно сразить короля. Он так рванул повод мула, что тот почти вздыбился и заревел.
Горстка рыцарей, как нож в масло, врезалась в отряды сарацин. И все вмиг завертелось вокруг них.