Паладин - Страница 33

Ричард на пути к Иерусалиму? Весть стоила того, чтобы немедленно выехать и забыть об этой бесноватой кошке Джоанне де Ринель.

— Что повелел владыка, то свято! — только и отозвался аль-Адиль и велел готовиться к скорейшему отъезду.

Когда он уже садился в седло, Абу Хасан посмел коснуться его стремени.

— Как господин прикажет поступить с невольницей? Может, на хлопчатник ее продать? Или солдатам — пусть развлекаются?

Абу Хасан совершил ошибку, дав понять аль-Адилю, что прекрасно понимает, чем закончилось свидание его господина с англичанкой. Малик почувствовал себя уязвленным. К тому же он все еще был заинтригован и не понимал, как вышло, что эта женщина не оценила его доброе намерение передать дочь ее мужу и отцу ребенка. С Джоанной следовало переговорить… если у него еще возникнет такое желание. В любом случае Джоанна де Ринель из-за нового наступления крестоносцев вновь становилась ценной заложницей. Поэтому, уже разворачивая к воротам скакуна, аль-Адиль только и бросил через плечо:

— Пусть все остается, как и ранее. Охраняй ее для меня. Головой отвечаешь за эту пленницу, Абу Хасан!

Глава 5

Караван, как огромная гусеница, медленно передвигался по Дороге Царей под палящими лучами солнца. В длинной веренице насчитывалось больше трехсот груженых верблюдов, примерно столько же лошадей, больше двухсот ослов и мулов, а еще гнали целое стадо баранов и овец, часть из которых предназначалась для пропитания тысячи двигавшихся в караване людей — торговцев, охранников, паломников, рабов.

После того как они миновали холмистые земли вокруг прежней столицы Заиорданских земель Керака Моавского, местность стала плоской, однообразной, унылой — взгляду не за что зацепиться. Зато охранники каравана как будто повеселели: среди этих открытых, опаленных солнцем пространств уже не нужно было следить за каждым холмом и оврагом, откуда могли появиться бедуины-разбойники, привлеченные богатством каравана, как ос привлекает мед. Теперь можно было и расслабиться, даже подремать, покачиваясь в седле, если кто-то был способен на это в такую жару.

Мартин ехал от самого Дамаска в качестве одного из охранников направляющихся в Аравию испанских евреев сафардов. И если сперва своим обликом мавали он и обращал на себя внимание людей в караване, то за долгие дни путешествия уже ни у кого не вызывал интереса — просто один из назареян-ренегатов, нанявшийся на службу за плату. Какой-то персидский торговец лошадьми даже попытался выменять у Мартина его гнедого белоногого коня Незерби на трех верблюдов.

— Это хорошая сделка, соглашайся, — причмокивал губами торговец, но Мартин не собирался отдавать доставшегося ему от маршала де Шампера скакуна.

Этот конь был на редкость выносливым — возможно, сказалась в нем арабская примесь его предков или Незерби уже свыкся с жарким местным климатом за то время, что ходил под прежним хозяином-тамплиером, — но он никогда не доставлял Мартину хлопот. Статью гнедой был гораздо крупнее изящных арабских скакунов, однако отличался красивыми формами, что и привлекло к нему внимание лошадиного барышника. Последний то и дело донимал Мартина просьбами, говоря, что этот белоногий жеребец очень подошел бы для улучшения породы в его табуне. И опять предлагал Мартину своих верблюдов. Надоел, как навязчивая муха! Впрочем, Мартину за время медлительного шествия каравана все тут надоело — и эти неспешно вышагивающие верблюды под тюками товаров, и покачивающиеся паланкины, и блеющие овцы, и пешие путники — рабы, женщины, мужчины, дети, даже старики, а также паломники, совершающие хадж в священную для мусульман Мекку.

— Иншалла! — восклицали паломники, опускаясь на колени во время привалов. И караванщики вынуждены были ожидать, пока они совершат молитву.

Мартин же молча бесился. Уже почти месяц, как они выехали из Дамаска, и едут, едут, едут — неспешно, мерно, неторопливо, как и полагается столь огромному каравану. Порой Мартину казалось, что он зря последовал совету Иосифа и примкнул к каравану. Казалось, куда проще было бы понестись вскачь в сторону Монреаля, прилететь на крыльях любви к той, которая томится в плену… Но бывший ученик ассасинов одергивал себя: разве не учили его терпению в замке Масиафе? Разве он сам, столько лет служивший разведчиком, не понимал, что в том, что он задумал, излишняя поспешность только навредит?

К Мартину приблизился переодетый в сарацинского стражника тамплиер Ласло Фаркаш. В пути он на удивление быстро зарос темной бородой, лицо его покрылось бронзовым загаром, и в своем тюрбане и легком халате поверх кольчуги он смотрелся настоящим мусульманином.

Откинув с лица нижний край чалмы, он сделал глоток воды из тыквенной бутыли и протянул испить Мартину.

— Бывал ты уже в этих краях, приятель? — спросил венгр.

Мартин отрицательно покачал головой.

— Дальше Моавского Керака мне не приходилось заезжать. Долго ли еще до Монреаля?

Переодетый тамплиер усмехнулся. Этот вопрос он слышал от Мартина уже не единожды. Но теперь-то и в самом деле скоро: если все будет хорошо, они окажутся у бывшего замка крестоносцев уже через неделю, если не меньше. А начнутся задержки, как во время настигшей их несколько дней назад пылевой бури, когда весь караван сбился в кучу и люди кутали головы животных от песка и ветра покрывалами, то и более двух недель придется добираться.

Мартин помрачнел. И, видя его уныние, Ласло решил отвлечь спутника разговором. Что еще может сократить путь, как не беседа во время пути?