Паладин - Страница 68

— Ну, это дело поправимое, — пожал плечами Эйрик. — Вспомни, некогда ты и сам хотел…

— Замолчи! — резко прервал его Мартин.

— Отчего же? Или ты думаешь, что лучше меня? Хочешь казаться более благородным?

— О чем он говорит, Мартин? — не поняла Джоанна. — И как он смеет быть столь дерзким со своим рыцарем! Он — твой слуга и оруженосец, и ты обязан поучать его, как надлежит господину!

Эйрик громко расхохотался.

— Ну да, слуга и оруженосец. Так она это понимает, малыш? Может, уже настала пора рассказать ей правду? А то меня тут все считают лжецом и исчадием ада, в то время как ты в глазах этой прекрасной дамы ну просто безупречный рыцарь. Но разрази меня гром, если ты наговорил ей меньше лжи, чем я своим женам, сколько бы их ни было. А теперь…

Он резко поднялся, когда Мартин бросился на него. Они сцепились, уставившись друг на друга горящими глазами, руки обоих потянулись к рукоятям кинжалов. Но тут между ними кинулся Иосиф.

— Опомнитесь! Вы ведь друзья и не раз выручали друг друга.

Эйрик отстранился первым. Шагнул к выходу, но на пути все же оглянулся и сказал замершей в стороне Джоанне:

— Пусть он вам расскажет, как вышло, что я выдаю себя за его оруженосца. Может, тогда вы задумаетесь, имеет ли он право приказывать тому, кто нашел его среди подкидышей у госпитальеров и первым учил становиться в боевую стойку. Я всегда был ему другом, миледи, но слугой — никогда!

Он плюнул под ноги Мартину и ушел.

Мартин стоял, не поднимая головы, грудь его вздымалась. Он не осмеливался взглянуть на Джоанну и даже попятился, когда она приблизилась.

— Мартин, что он хотел сказать? О Небо, сколько тайн вокруг тебя! Доверься же мне, мой милый.

Голубые глаза Мартина светились из-под упавших на них прядей.

— Довериться? Что ж, возможно, время настало. Но способна ли ты принять эту правду? — Он взял ее за подбородок и посмотрел в глаза. Взгляд его был таким пристальным и глубоким, что она вздрогнула.

Иосиф посторонился, когда Мартин вышел, увлекая за собой взволнованную женщину. Он видел, как они удаляются в пустой город, не обращая внимания на несущийся прямо на них пылевой смерч. Джоанна даже согнулась, приникла к Мартину, но он шел стремительно и быстро, словно его уже ничего не могло остановить.

Они долго сидели в старой разрушенной церкви византийских времен: империя некогда тоже стремилась обосноваться в этом древнем городе в пустыне, но, как и все, со временем покинула Петру. И теперь только поблекшие мозаичные лики святых взирали с полуобвалившегося купола на укрывшихся от зноя в его тени мужчину и женщину, которые сперва очень долго разговаривали, а потом еще дольше молчали.

— Джоанна, — негромко произнес Мартин, когда молчание стало невыносимым. — Милая моя, я рассказал тебе все без утайки. И если я еще что-то значу для тебя…

Он не смог договорить. Джоанна сидела безмолвная, точно камень. Во время его долгого рассказа ее глаза порой наполнялись слезами, губы слабо подрагивали, но она упрямо поджимала их и не издала ни звука.

Мартина охватила тревога. Джоанна была вторым человеком, которому он осмелился рассказать о себе все. Первым был ее брат Уильям, и, открывая ему душу, Мартин не смог сдержать слез. Сейчас же он говорил более спокойно, обстоятельно, невольно сглаживая некоторые моменты ужасных событий из своей прошлой жизни, смягчая правду, но не скрывая ее. Мартин любил эту женщину слишком сильно, и если она не примет его таким, каков он есть… Внезапно он почувствовал страх, какого не изведывал никогда ранее.

— Я изменился ради тебя, Джоанна, — вновь заговорил он после довольно продолжительной паузы. — Я стал совсем другим человеком, потому что в моей судьбе появилась ты.

Он попытался привлечь ее к себе, но она отстранилась. Ее устремленный на него взгляд стал жестким. Мартин почувствовал, как пересохло во рту, как закружилась голова, словно он выпил слишком много вина. И еще эта боль в груди… Он с усилием проглотил ком в горле и опять попытался взять ее за руку.

— Джоанна, твой брат Уильям когда-то был моим врагом. Но потом он принял мою исповедь и простил меня.

Ее голос прозвучал довольно резко:

— Уильям никогда тебе не доверял. Я же верила тебе бесконечно, что бы о тебе ни говорили. Я была полностью твоей, принадлежала тебе душой и телом. А ты меня использовал! О, сколько лжи, сколько лжи!

Она вырвала руку и вышла из-под арки церкви.

Мартин кинулся следом и увидел, как она все дальше уходит по каменистому ложу вади в сторону горы с разрушенной крепостью крестоносцев. Такая одинокая в огромном пустом городе, но такая решительная и гордая.

Джоанна ушла в замок на горе аль-Хабис, подальше от всех, а Мартин провел остаток дня и ночь на вырубленных в скале ступенях. Порой он замечал в одной из башен отблески огня, потом и они исчезли. Мартин вслушивался, и ему казалось, что он различает отдаленные рыдания. О, как ему хотелось подняться к ней, умолять ее, просить прощения, валяться у нее в ногах. Он не посмел.

«Если я ее потерял, мне незачем больше жить».

Но он должен был жить. Он ответственен за ее судьбу. И как бы Джоанна к нему ни относилась, он обязан позаботиться о ней и отвезти туда, куда она прикажет.

А о чем думала сама Джоанна? Придя в помещение, где они с Мартином провели столько сладких минут, молодая женщина забилась в угол и дала волю слезам. Как стыдно, как унизительно! Оказывается, он не просто познакомился с ней, а сделал это по приказу! И, соблазняя ее, вовсе не любил, а просто хотел обесчестить, чтобы потом шантажировать ее добрым именем брата, маршала Уильяма де Шампера. А ведь Уильям говорил ей об этом. Она же не хотела верить. Более того, она продолжала любить своего соблазнителя, спасать, ждать его… А он в это время мечтал о другой, о какой-то еврейке, которая в итоге пренебрегла им. И только потеряв надежду на брак с той, другой, Мартин вспомнил о Джоанне. И что он хочет от нее теперь? Опять сделал ее своей любовницей, при этом ничего не обещая, уходя от вопроса о будущем, желая только, чтобы она подчинялась и верила ему. А сам все время лгал… Он даже не благородный рыцарь, а простой наемник, перебежчик, бывший ассасин… С кем она связалась, кому поверила? Как она могла настолько пасть, опуститься до связи со столь недостойным человеком!