Паладин - Страница 77

Он приказал мальчику вернуться к стаду, а сам стал взбираться по склону с удивительным проворством, так что путники едва поспевали за ним, увлекая животных в поводу.

Они поднялись на возвышенность, потом снова стали спускаться. И вдруг впереди мелькнул огонек. А где огонь, там люди, вода и пища.

Кутайба только один раз остановился, чтобы сказать:

— Нашего шейха зовут Хабиб ибн Хазыр. Он почтенный и глубоко верующий человек. — И добавил со значением: — И прекрасный воин!

Приблизившись, путники увидели среди скал зеленые заросли — значит, там была вода! Под раскидистыми пальмами можно было заметить черные бедуинские палатки, а еще они увидели большой костер, вокруг которого двигались, закрывая его пламя, фигуры кочевников в длинных развевающихся одеждах.

Под ноги путникам, давясь хриплым лаем, бросились невысокие лохматые псы. Но Кутайба закричал на них, замахнулся посохом, отогнал. Кочевники повернулись в их сторону и замерли, наблюдая, как пастух ведет к их становищу каких-то запыленных чужаков.

Джоанна тихо шептала молитвы. Она боялась этих воинственных бедуинов, о которых слышала так много дурного: они и непоследовательны, и лживы, и хитры, и злобны. Они никому не служат, а поступают по собственному разумению, часто вопреки всем законам чести, принятым как у христиан, так и у мусульман. И вот она оказалась в их племени. Джоанна чувствовала взгляды, устремленные на них со всех сторон, и невольно отступила, не заметив, как прижалась к Мартину. Он негромко сказал ей:

— Не бойся. Мы гости в их племени, а законы гостеприимства соблюдаются народами пустыни. И если они нас примут, мы можем не опасаться ни за себя, ни за своих животных.

Если примут? Джоанна мелко дрожала, пряча лицо под паранджу. Хотя, как она заметила, местные женщины ходили с открытыми лицами. Еще Джоанна заметила, что женщин в племени было значительно больше, чем мужчин.

Но вот из одного шатра к ним вышел худой высокий бедуин с пятнистой от седины бородой, и Кутайба поспешил к нему, стал что-то торопливо пояснять, указывая на гостей.

Джоанна осталась стоять в стороне, тогда как Иосиф, Мартин и Эйрик вступили в разговор с шейхом. Кутайба же показал всем огниво и что-то важно произнес. О полученных же золоченых браслетах он предпочел умолчать.

Наконец заговорил шейх — и сразу воцарилась тишина.

— Пророк — мир ему и благословение! — любил и возвеличивал гостей. Поэтому мы, верные его последователи, говорим: да будет с вами мир в нашем доме! Мы, племя бдул, храбрые и благородные люди. Мы не задерживаем мирных путников, обратившихся к нам за помощью. И мы поступим так, чтобы наши гости поняли, как им повезло, что они встретились с великодушными бдул.

Еще бы не повезло. Не будь этой встречи, им бы грозила смерть в пустыне!

Глава 10

Только когда Джоанна устроилась на кошме в бедуинской палатке и закрыла глаза, она поняла, насколько устала за эти дни. Долгое путешествие по пустыне, длительные переезды, недоедание, жажда, усталость, а еще изводившие душу мысли и разочарование — все это подточило ее силы, и она стала подремывать, еще когда бедуины усадили их у костра, стали угощать сыром и лепешками. Все вокруг галдели, задавали вопросы, и чаще других на них отвечал Эйрик — громогласно, подскакивая и размахивая руками, отчего бедуины бдул еще больше шумели, однако это не помешало Джоанне впасть в некое сонное оцепенение. И она не протестовала, когда почувствовала, как ее подняли на руки и понесли… Мартин. Она была так утомлена, что не противилась.

Она долго спала без сновидений, хотя порой казалось, что ее тревожат какие-то звуки — выкрики, ржание коней, плач, лязг металла. В какой-то момент Джоанна даже приоткрыла глаза, но усталость не отпускала, и через миг она опять погрузилась в сон. Мартин ведь сказал, что законы гостеприимства у бедуинов святы, а значит, ей не о чем беспокоиться.

Но когда она наконец проснулась и увидела темный тент палатки над головой, когда смогла более-менее сосредоточиться, первая ее мысль была именно о Мартине. Джоанна вдруг с удивлением поняла, что не испытывает к нему прежнего гнева. Странно это — знать, что тебя столько времени обманывали и использовали, и при этом не сомневаться, что ты под защитой этого обманщика, что он о тебе позаботится.

Джоанна приподнялась и огляделась. Она лежала на кошме в черной бедуинской палатке; снаружи, там, где был приподнят полог, под тент лились яркие потоки света, и по их оттенку Джоанна поняла, что солнце уже клонится к закату. Как же долго она спала!

Молодой женщине было душно, пропотевшая одежда липла к телу. И еще запахи — немытой шерсти, кизяков, мочи, пота… и аромат кофе с имбирем. Джоанна увидела неподалеку двух женщин — одна качала люльку с младенцем, вторая подкладывала в открытый очаг лепешки из кизяка. Обе были в черных одеждах до пят, их кисти и запястья украшало множество дешевых медных браслетов, тихо позвякивающих при каждом движении.

Первой пробудившуюся гостью заметила та, что возилась у очага, — худая, загорелая до черноты старуха с красной повязкой на голове, обшитой металлическими бляшками.

— Мир тебе, Иоханна иудейка.

Джоанна вспомнила, что именно так ее представил бедуинам Иосиф, заявив, что она его сестра и оба они из иудейского племени эль-тееха. Мартина и Эйрика Иосиф представил как нанятых им охранников.

— И тебе мир, женщина, — отозвалась англичанка, усаживаясь на кошме. — Прости, что не знаю твоего имени.

У Джоанны был явный акцент, но женщины, приняв ее за еврейку, не придавали этому значения. Старуха сказала, что ее зовут Фатима, она жена пастуха Кутайбы, а с ребенком сидит ее невестка Камиля. При этом Фатима приказала той оставить ребенка и угостить гостью.