Паладин - Страница 91

Терпение Мартина стало иссякать. Закутавшись почти до глаз в куфию, он приблизился и услышал последние слова мусульманского лекаря:

— Тут уже ничего не сделаешь. Остается лишь уповать на милость Аллаха. Ибо то, что идет от Аллаха, великого, милосердного и всемогущего, — воздел он руки ладонями вверх, — не может быть неправильным.

После чего мусульманский лекарь удалился в сторону медресе, а госпитальер направился к аркаде Бифезды.

— Джоанна обречена? — упавшим голосом спросил Мартин.

Иосиф взял его руку в свои.

— Не стоит отчаиваться, друг мой. И ученый хаким, и госпитальер считают, что я сделал все возможное для леди. И оба убеждены, что не следует лишний раз тревожить ее рану и менять повязки, ибо это может привести к более сильной потере крови. Джоанна ведь так слаба… Все решится после того, как она переживет ночь… если переживет. Пока же оба лекаря советуют уповать только на милость Всевышнего.

Мартин в первый миг и слова не мог сказать. Лекари отказались лечить Джоанну! И если она не выживет… Думать об этом было так страшно… так непереносимо больно! Он опять вспомнил, о чем она просила его в последний миг — позвать священника. Мартин должен выполнить ее последнюю просьбу.

Когда он отошел, сгорбившись, будто старик, Эйрик сказал Иосифу:

— Я бы не стал доверять местным госпитальерам. Смотрю, эти святоши водят тут дружбу с магометанами, и что стоит намекнуть им…

— Я тоже сказал это Мартину, но он ничего не желает слушать, — вздохнул Иосиф. И добавил с некоей обидой: — Но ведь и хаким, и госпитальер сошлись во мнении, что я сделал для раненой все необходимое, даже похвалили меня, что так своевременно оказал ей помощь. А Мартин по-прежнему не верит в мое умение врачевать.

Мартин уже и сам не знал, во что верить. Он просто догнал уходившего госпитальера, откинул покрывало с лица и признался, что и он, и раненая женщина — христиане, а затем попросил позвать к англичанке священника. Лекарь опасливо огляделся, но вопреки опасениям друзей Мартина не поспешил донести на них. Он сказал, чтобы раненую христианку устроили среди больных под арками Бифезды, пообещав, что позовет к ней брата-капеллана и тот тайно проведет обряд елеопомазания над недужной. Если же она придет в себя, то получит и возможность исповедаться перед смертью.

Перед смертью… Эта фраза окончательно подточила силы Мартина. И после того как Джоанну устроили в одной из ниш переходов Бифезды, он просто сидел подле нее, опустошенный и подавленный, и смотрел на любимую, ни во что не веря, ни на что не надеясь.

Таинство елеопомазания провели уже глубокой ночью. Мартин почти не слушал, что говорил за занавеской приглашенный капеллан. Закрыв глаза, он вспоминал, как они встретились с Джоанной, как он добивался ее, тогда еще по приказу Ашера, но с неким потаенным удовольствием и даже азартом. Их любовь начиналась в невероятной сладости соединения тел, с плотской упоительной тяги, но даже тогда Мартин понимал, что его волновала и душа возлюбленной, ему были интересны ее взгляды на мир, ее стремления. И постепенно Джоанна стала самой большой радостью в его жизни. Он хотел разговаривать с ней, держать ее за руку, слышать ее смех… Еще недавно, во время ее отчуждения, ему казалось, что он потерял ее. Но она все равно была бы жива. Если же она умрет… С ее смертью жизнь потеряет для него всякий смысл, станет долгой холодной зимой без радости.

Мартин не замечал, что по его щекам текут слезы. И даже не сразу отреагировал, когда вышедший от Джоанны капеллан-госпитальер положил руку на его плечо.

— Отчаяние никогда не помогает, сын мой. Надейтесь на милость Всевышнего. И где же еще верить и надеяться, как не здесь, в Бифезде, где случаются самые невероятные исцеления! А теперь идемте со мной.

Мартин хотел отказаться, остаться с любимой, но священник с кроткой улыбкой смотрел на него, снова звал, и он подчинился.

Каменные стены в нижних переходах Бифезды были покрыты слоем зеленоватого мха, от скрытых под арками водохранилищ веяло сыростью. Именно тут находилась укрытая от глаз нынешних хозяев города маленькая часовня, где совершали свои молитвы оставшиеся в Иерусалиме госпитальеры. На одной из стен был выбит их медицинский символ — змея, обвивающая чашу, а напротив входа, над небольшим алтарем, висело распятие. Две одинокие свечи освещали его.

— Молитесь о чуде, сын мой, — мягко произнес капеллан. — По вере вашей вам и воздастся.

Мартин остался один. Была ли у него эта вера?

Он стоял и смотрел на распятие. Сколько людей верили в Него, а вот он… Мартин признавал, что в трудный момент он взывает к Богу, но потом думал, что это просто минутная слабость. Ему казалось, что, молясь, он как бы заключает сделку с Всевышним: помоги мне — и приобретешь еще одного верующего.

— Я плохой христианин, Господи, — произнес он в гулком подземелье перед распятием. — И ты мне ничего не должен. Могу ли я просить Тебя после того, как столько раз сомневался и не верил? Но вот я снова коленопреклоненный, ибо понимаю — я ничего не могу сделать и у меня остаешься только Ты. А она умирает… Ты забираешь ее у меня как наказание за мое неверие и упрямство. Однако заслужила ли такую безвременную кончину она? О, пощади ее, спаси, ибо ей столько еще нужно сделать! Пусть она вернется к своим, пусть найдет наше дитя… пусть даже вернется в своему мужу, и я готов буду отступиться и служить Тебе. Да, я буду верным Твоим паладином, и вера в совершенное Тобой чудо станет моей платой за ее исцеление…

Мартин громко всхлипнул, вздрогнув всем телом. Душа его разрывалась, но уголок рта привычно искривился в усмешке.