Паладин - Страница 96

Эйрик гордился Эхмосом, хотя и ворчал, что супруга выбрала парню такое имечко. Ну что это за имя для сына воина? На что Теодора со смехом отвечала, что, если бы ее неугомонный супруг был дома, когда она рожала своего первенца, она позволила бы ему назвать мальчика на свой лад, а так… — ну чем, скажите, плохо имя Эхмос, старинное египетское имя.

Копты были потомками тех египтян, которые одними из первых признали веру в Иисуса Христа и не отказались от нее по сей день. Сама Теодора родилась в Каире, но ее семья переехала в Иерусалим, когда она была еще ребенком, они давно жили тут и вели торговлю. И однажды в их лавку зашел этот огромный рыжий воин, который смотрел на Теодору с таким восхищением, что она улыбнулась ему. А потом они стали встречаться, и Эйрик с готовностью согласился обвенчаться с Теодорой в одной из коптских церквей.

— Я сразу же понесла от него, — рассказывала Теодора. — Потом были еще дети. Второму сыну Эйрик сам дал имя — Снорри, и я не ропщу, что оно такое странное. Позже родился Марк. Были еще и девочки, но обе наши малышки умерли. Увы, маленькие дети часто болеют и Господь забирает их к себе.

Теодора даже не догадывалась, какое волнение вызвали ее слова в душе гостьи. И когда Мартин позже вошел в комнату Джоанны, он увидел, что она стоит коленопреклоненной и молится перед коптской иконой.

— Я молюсь Святой Деве о нашей Хильде, — сказала Джоанна. — Я столько времени не имела о ней вестей, ее увезли от меня такой крошкой. Что с ней? Жива ли она? Здорова ли?

— Непременно, — поспешил успокоить ее Мартин. — По прибытии в Яффу мы сразу же найдем ее.

«И расстанемся с тобой», — добавил он про себя, понимая, что, когда Джоанна вернется к своим, он уже не сможет находиться рядом с ней и их дочерью.

Пока же Джоанна шла на поправку. Она стала спускаться в небольшой садик за домом Теодоры, старалась помогать по хозяйству, играла с младшими сыновьями Эйрика. Теодора со старшим сыном с утра обычно отправлялась в лавку, где продавала свечи и светильники с узкими носиками, и Эйрик с гордостью рассказывал, как умело его жена ведет дело. Египтянка сама готовила ароматические масла для ламп и светильников, составляя смеси, не дающие ни копоти, ни запаха, и поэтому у нее охотно брали товар.

Мартин часто уходил в город, набросив на плечи абу и прикрыв лицо краем куфии. Он старался скрыть от Джоанны, что ее и впрямь стали искать в Иерусалиме и что ему не единожды доводилось слышать разговоры о том, что стражники пристают к женщинам в надежде узнать в одной из них некую знатную христианку. Как-то раз Мартин даже увидел того черного бедуина, которого так страшилась Джоанна, но, разумеется, не стал тревожить ее рассказом об этой встрече.

По вечерам все они собирались в садике, и Теодора, затягиваясь из трубочки кальяна, рассказывала, как жила, когда Иерусалим еще принадлежал крестоносцам, причем отзывалась о них без особого расположения.

— Они всегда давали понять коптам, что мы не такие христиане, как должно. Так же вели себя и с армянами, греками, со всеми, кто почитал не Папу, а патриарха Константинопольского. И все же мы как-то ладили, вместе молились в храме Гроба Господнего, хотя у каждой из конфессий были свои церкви и обряды. Но когда султан Салах ад-Дин подошел с войском и осадил Иерусалим, мой отец, как и многие другие копты и армяне, выступили на защиту города против мусульман. Ведь все мы были христианами, а султан не скрывал, что собирается разрушить наши святыни и предать нас мечу, как некогда поступили с его единоверцами крестоносцы во время завоевания Иерусалима. Поэтому мой отец и сражался рядом с защитниками города, пока его не пронзила стрела… Ну а потом византийский император прислал Саладину послание с пожеланием победы, и мудрый султан сообщил, что при нем никто из восточных христиан не пострадает. Вот тогда многие из нас оставили свои посты на стенах. Не все, конечно, так как немало коптов, армян и сирийцев уже много дней сражались бок о бок с крестоносцами и не хотели их предавать. И все же крестоносцы были рассержены на отступников и очень злились на императора, внесшего такой раскол в ряды защитников Святого Града. Ну а потом… Вы наверняка знаете, что, когда Салах ад-Дин и Балиан Ибелинский договорились о сдаче города, все крестоносцы, которые смогли заплатить за себя выкуп, были отпущены. И наши христиане, много лет жившие рядом с латинянами, даже ссужали им деньги, чтобы вчерашние соседи могли покинуть Иерусалим. Я тоже дала деньги семейству каменщика, который подправлял мой дом, но помочь многим из тех, кто не был в состоянии откупиться, мы не могли. И тогда султан заплатил из собственной казны за латинских христиан, а потом и его брат аль-Адиль сообщил, что даст деньги, чтобы они могли уехать. И все же в городе осталось еще много тех, кто, увы, попал в рабство. Но восточные христиане избежали подобной участи. Поэтому многие из нас вышли на улицы Иерусалима и вместе с сарацинами приветствовали вступившего в Святой Град Салах ад-Дина. Но сколько же слез было на наших глазах, когда потом люди султана с ликующими воплями начали сбрасывать кресты с колоколен церквей и водружать полумесяц! Мы же стали зимми, иноверцами, людьми второго сорта. Мы платим налог в казну за право исповедовать нашу религию, но многое нам не позволительно. Мы не имеем права ездить верхом на лошадях, носить оружие, занимать государственные посты и вступать в браки с мусульманами. Много чего нам теперь не дозволено… И все же мы имеем право жить и молиться в храме Гроба Господнего!