Паладин - Страница 29

Джоанна вновь откусила кусочек арбуза.

— Какие они, эти гурии, о которых вы говорите?

— Они великолепны и соблазнительны. Это наисладчайшие небесные девы в райских садах Аллаха, красавицы, о которых мечтают все мужчины. От кончиков ногтей до паха они благоухают камфарой, их живот источает аромат амбры, а груди и горло одурманивающе пахнут шафраном.

— Вы словно грезите о лавке торговца благовониями, — лукаво улыбнулась Джоанна.

Эмир засмеялся. Да, она все та же, гордая и насмешливая. И она в его власти. Однако, как и ранее, Малик не спешил воспользоваться своим положением. Ему нужно, чтобы она сама молила его.

— А еще небесные гурии очень жадны до ласк, — негромко продолжил он, — и всегда исполнены сладострастного желания. У тех, кто обладает ими, наслаждение накатывает, как волны на берег, — прибой за прибоем, и нет этому конца. Подобное упоение любовью длится восемьдесят лет, не зная пресыщения и усталости, потому что любовные прелести небесных дев разжигают постоянную страсть с новой силой.

Его голос был мурлыкающим, ласковым. Джоанна почувствовала, как по телу разливается томительная слабость. Ей захотелось испытать то, о чем говорил этот не сводивший с нее жадного взора мужчина. Она невольно заерзала, взяла чашу с шербетом и жадно глотнула. Рука ее дрожала, и унизывающие запястье тонкие браслеты зазвенели, как хрустальные струи.

«Ну, так легко он меня не получит!» — решила она. И почти буднично полюбопытствовала, как обстоят дела у крестоносцев.

— Зачем нам говорить о них? — пожал плечами Малик. — Они далеко от нас.

— Как далеко, благородный эмир? Разве вы не будете так великодушны, чтобы поведать несчастной пленнице о ее единоверцах?

— Поведаю, если это доставит вам радость.

Джоанна жадно внимала. Итак, войско короля Ричарда ушло из-под стен Иерусалима. Сейчас рыцари Христа собрались на побережье Леванта. Сперва они горевали из-за убийства Конрада Монферратского — эмир рассказал пораженной англичанке, как погиб маркиз, а потом с насмешкой добавил, что кафиры поспешно избрали нового короля, Генриха Шампанского, выдав за него вдову Конрада, несмотря на то что та была на сносях. И ныне в Тире и Акре крестоносцы ликуют по поводу его коронации, и им совсем не до того, чтобы грезить о завоевании гробницы пророка Исы бен Мариам. Особенно после того, как стало известно, что их прославленный предводитель со дня на день готовится отплыть в Европу. И аль-Адиль поведал, что к подобному решению короля вынудило то, что, пока он воевал в Святой земле, его младший брат Джон вступил в сговор с королем Франции и теперь собирается занять трон отсутствовавшего Ричарда Львиное Сердце.

Джоанна была поражена. Чтобы Джон Плантагенет решился на подобное? Разве его поддержат верные Ричарду вассалы? И разве Джон не опасается гнева Папы Римского? Но Джоанна вспомнила, что ее отец всегда с подозрением относился к младшему принцу Плантагенетов, говоря, что тот на многое способен. И все же… Так поступить с братом, который сражается за святое дело!..

У Джоанны все опустилось в душе.

— Значит, Гроб Господень некому освобождать? — пробормотала она по-английски.

Аль-Адиль не знал этого языка, но уловил нотки отчаяния в голосе пленницы.

— Я ведь уже сказал — они далеко. Им нет до нас никакого дела. Так какое же дело нам до них?

Джоанна подавила вздох.

— О, сиятельный эмир, мы с вами живем в мире, где многое влияет на наши судьбы. И уход крестоносцев… — Она выдавила улыбку, хотя от нахлынувшего отчаяния перехватило горло. — Отступление моих единоверцев и отъезд короля Ричарда слишком многое меняют для меня, чтобы я могла так беззаботно воспринимать подобные вести, как, возможно, вам бы хотелось.

— Мир, изменения, отъезды… — Аль-Адиль пожал плечами. — О, прекрасная Джоанна, да будет тебе известно, что в Коране есть много глав, призывающих смотреть на мир и размышлять о нем, поскольку все вокруг создано всемилостивейшим Аллахом. Но вот сегодня я не желаю думать ни о чем подобном. Я хочу думать только о тебе, смотреть только на тебя. Ибо сегодня мой мир — ты…

При последних словах аль-Адиль приблизился и опустился на софу подле нее. Поймав одну из спирально завитых прядей, он вдохнул ее аромат.

Джоанна, вопреки своему решению быть покладистой, невольно напряглась и слегка отодвинулась. Аль-Адиль сейчас так ласков, а ведь некогда готов был приказать резать непокорную англичанку, чтобы остановить крестоносцев. Однако сейчас нельзя об этом думать! От ее поведения многое зависит.

— Будьте терпеливы, Малик. За столько времени я впервые получила вести извне, а вы хотите, чтобы я думала только о вас… о нас.

Аль-Адиль был наблюдателен и сразу же почувствовал перемену в ней. А также понял, что она не будет долго сопротивляться. Это ее «о нас»… Похоже, ей было о чем поразмыслить за время, проведенное в Монреале, и, будучи неглупой, она многое стала понимать.

Аль-Адиль неспешно протянул Джоанне одну из трубок, отходящих от кальяна подобно артериям от сердца.

— Попробуй этого зелья, о моя благословенная газель. Эти ароматы развеют твою грусть. Наслаждайся нынешним мигом и нашей встречей. Разве ты совсем не рада мне? А я вот, признаюсь, часто думал о тебе, тосковал. Мне хотелось защитить и развеселить тебя, подарить радость…

«И для этого ты забрал моего ребенка!» — У Джоанны невольно сжались кулачки. Но она подчинилась его просьбе. В горле ее защекотало, но во рту ощущался приятный вкус, и она медленно выдохнула.